Башкирский государственный академический театр драмы им.М.Гафури

Взошедший на вершину

В жизнь каждого человека театр входит по-разному, в обстоятельствах порой самых неожиданных. И где возникнет та зараженность волшебством этого удивительного искусства, которая остается на всю жизнь, предсказать трудно. На сцене Арслана Мубарякова я увидела позже, чем в жизни. В конце тридцатых годов наша семья поселилась в только что отстроенном пятиэтажном доме, в одном из самых больших в те годы в Уфе, по улице Ленина, около парка. В доме этом жили многие известные в республике мастера театра: один из первых башкирских драматических артистов Г.Мингажев, солисты оперы Г.Хабибуллин, М.Салигаскарова, артисты балета З.Насретдинова, Х.Сафиуллин. Мубаряков с семьей жил напротив нас, двумя этажами выше. Балкон их квартиры, как и наш, выходил во двор. На этом балконе шла своя шумная жизнь – возились маленькие дети – Гюлли и Салават, к ним часто выходили Рагида Янбулатова и Арслан Мубаряков – мать и отец этих детей.

Моложавого, коротко стриженного, с красивым и добрым лицом, А.Мубарякова можно было увидеть на улице, идущим неспешной походкой. Что в его облике определяло профессию артиста, сказать тогда было трудно. Да и позднее, разве только в узнаваемости, заставляя остановиться, пожать руку. Его встречали с улыбкой, и он отвечал ею. С некоторыми задерживался, обменивался шуткой, раскатисто хохотал. Ему не была безразлична популярность: она утверждала его в творчестве. Это было надо ему, внешне сильному, уверенному, но, может быть, больше многих подверженному сомнениям. Он был скромен по природе, по натуре своей. И в одежде – больше всего запомнился в гладком темно-синем костюме в молодые годы, и когда пришла слава. Видимо, любил этот цвет. И даже в одном из последних спектаклей, в котором я его видела, – “Он вернулся” А. Атнабаева в роли Тимербулата, бывшего солдата, вернувшегося в родную деревню после суровых испытаний, его герой носил почти такой же темно-синий костюм. Вряд ли это было случайностью. Он жил с поколением людей, которым образ Тимербулата был близок, он не создавал его, он жил в нем и многое от своей жизни в него привнес.

На сцене Мубарякова я впервые увидела в роли Айсуак, в пьесе К.Даяна “Тансулпан”. Спектакль шел в помещении театра оперы и балета, где впервые послевоенные годы размещался и Башкирский академический театр драмы. Большое пространство сцены занимали объемные декорации. Живописный задник погружал зрителя в природу башкирского Предуралья – красивые горные склоны, сливающиеся с синим небом. Стояла юрта, было видно ведро, повешенное полотенце. Воображение дорисовывало детали. На сцене, будто, сбежав с этих склонов, стремительно появился юноша в национальной одежде, традиционной башкирской шапке, отороченной лисьим мехом. Вот тут и произошло чудо: я узнавала и не узнавала Мубарякова. Все больше вовлекаемая в эту представленную жизнь, он заставил меня страдать страданиями его героя, радоваться его радостями. Захотелось понять, как рождается это чудо, откуда в нем такая притягательная сила. Театр стал частью жизни. Прошли годы. И случилось так, что на первую мою работу после окончания Государственного института театрального искусства им. Луначарского, ГИТИСа, как его называли, принимал меня Мубаряков, он был директором театра. Его заботы в те годы составляли проблемы репертуара, я получила должность заведующего литературной части. За годы истории башкирского театра Мубаряков несколько раз в трудные для коллектива времена принимал на себя функции организатора в должности директора или главного режиссера. Делал это охотно, никогда не давил силой авторитета своего актерского или должностного. Может быть, поэтому легко покидал эти должности, “выручив” свое любимое дело и, в очередной раз, передав его другому. Эти переходы не отражались на его взаимоотношениях в коллективе, на афише театра: он всегда играл те роли, которые никто кроме него сыграть не мог. “Как дела?” – услышала я на следующее утро после приема на работу по телефону дома недовольный голос. “В театре начался рабочий день, 11 часов, а я… дома”, – промелькнуло в голове. И потом мягче: “Динора, будешь сегодня на работе?” – это запомнилось на всю жизнь.

Первое поколение башкирских актеров было созвездием самородков. Неповторимый Гималетдин Мингажев, о котором как-то сказал Мустай Карим, что он “своим смехом заставлял рыдать публику и своим рыданием заставлял ее хохотать”, Галимьян Карамышев, Амин Зубаиров, Бадар Юсупова и Танхылу Рашитова, Газим Тукаев, создавшие десятки народных характеров, потрясающих бытовой достоверностью. Что покоряло в Мубарякове-актере? Открытое ли выразительное лицо, богатый ли интонациями голос, его яркая фактура, легко поддающаяся сценической пластике? Наверное, все вместе. Время, когда Мубаряков впервые вышел на сцену, требовало от актера этой внешней незаурядности: таинство театрального искусства оживало перед неискушенным зрителем не столько соотнесенностью с жизнью, сколько с мечтой о ней. Герой, сложившийся в народном воображении, всегда представлялся более красивым, чем в жизни, более сильным и ловким, чем в жизни, душевно более щедрым и всегда умеющим отстоять справедливость и добро. А.Мубаряков положил начало сценической традиции героя открытого темперамента, личности яркой, романтически приподнятой. В этом ключе он впервые в театре и кино воссоздал образ любимого героя башкирского народа Салавата Юлаева, навсегда убедив своих современников в том, что именно таким и был овеянный легендами их прекрасный предок.

В послевоенные годы советский театр обратился к современной драматургии, содержанием многих спектаклей становится тема формирования современного человека, его морали, его представлений о смысле жизни, общественном и личном долге. Мубарякову, директору театра, нужны были современные пьесы. С войны возвращались башкирские писатели, радость возвращения окрашивало пережитое оптимизмом. Именно в те годы родилась первая пьеса Мустая Карима, в заголовке которой “Свадьба продолжается” была заложена радость жизни, пронесенной через все испытания суровой войны. Пришел в театр фронтовик Г.Ахметшин с пьесой “Тальян-гармонь”. Незамысловатый сюжет ее скрашивали подлинные характеры людей нелегкого крестьянского труда. Автор подтрунивал над ними, не боясь показать их слабости. Н.Наджми, И.Абдуллин, А. Миргазитов – связь их с коллективом театра оказалась прочной на многие годы. Мубарякову нужны были молодые силы, и сам он работал с юношеским задором, подхватывал любую полезную инициативу, сам ставил спектакли, репетировал с “белого листа”. Казалось, без молодых он не мог творить. Это было особое, редкостное отношение к молодежи, уважительное, «на равных». Подолгу, “без часов”, сидели мы с авторами, его замечания носили характер совета. В этом были чувства такта и мудрости, заложенные в нем от природы. Я мало видела его, директора за столом с бумагами. После спектакля, а в те годы шла подготовка к Декаде башкирской литературы и искусства в Москве, его часто можно было застать далеко за пределами установленного рабочего времени. Окна его кабинета выходили на липовую аллею. Он стоял в пустынном кабинете у открытого окна, вглядывался в темноту, вслушивался в шум уже редко проходящих машин. “Что повезем на декаду о нашей сегодняшней Башкирии?” – обернулся он ко мне, когда я вошла. И как бы, еще раз взвесив все, уверенно: “Одинокую березу”! Это была уже вторая, недавно поставленная на сцене пьеса Мустая Карима, острая по поставленным проблемам и имевшая зрительский успех. Главную роль Мырзахана Шавкатова, председателя колхоза “Одинокая береза”, отразившего в своем названии упрямое нежелание своего председателя объединить хозяйство с соседним. Многогранную, психологически яркую роль играл Рим Сыртланов. У Мубярякова, роль председателя соседнего колхоза Арсланова была несколько схематичной. Но нужен был именно он, чтобы в этом дуэте силой актерского обаяния привнести жизнь, раздвигая рамки драматургические.

Талант всегда чуток. Он слышит время, он обладает даром отдавать и с завидной способностью впитывать лучшее, созданное другими. Награжденный природой великолепными сценическими данными, Арслан Мубаряков не мог не сыграть Отелло. К этому подошел тогда, когда на сценах театров страны уже были созданы шедевры А.Остужевым, А.Хоравой, В.Папазяном, А.Хидоятовым. Многочисленная пресса в те годы утвердила суть трагизма Отелло в крушении доверия. Мубаряков шел к роли путями изведанными, в то же время силой своей яркой индивидуальности открывал новые грани образа. В великолепном актерском ансамбле – З.Бикбулатова и Р. Янбулатова (Дездемона), Ш.Файзи (Яго), Л. Ахтямова (Эмилия), Х.Кудашев (Касио) Мубаряков решал тему силы и слабости Отелло, его человеческой уверенности и сомнений, решительности и раскаяния. Он был величественен и очень красив. Он был черен, и эта чернота подчеркивалась белизной костюма. В сцене в Сенате он нес тему достоинства, подкрепленной любовью. Она, эта любовь, сделала его равным среди дожей, он был горд и почтителен одновременно. Послевоенная редакция спектакля (режиссеры Х.Бухарский и М.Каширин) углубила философское содержание спектакля. Образ Отелло многие годы владел его человеческой сущностью. Может быть больше других, был плодом творческих сомнений и находок. И уже было сыграно много спектаклей, а эти сомнения не покидали его.

…1955 год. Поезд Уфа-Москва необычен по своему составу: лучшие творческие силы республики ехали на Декаду в Москву. В одном из купе, на верхней полке А.Мубаряков повторял монологи Отелло. В соседних купе в это время было тихо – Мубаряков работал над ролью. Мы с двухлетней дочкой стояли в коридоре. К нам подошел Назар Наджми, поэт, драматург, тогда директор театра, и тихо дотронулся до дочки: “Я..я..Го!”, на что она, не растерявшись: “Ты..Го!” и отвернулась к окну. – “Отелло”! витало в воздухе. Работа Мубарякова была высоко оценена критикой.

…1954 год. Шаура Муртазина, талантливый, глубоко думающий режиссер, к 50-летию со дня смерти А.П. Чехова решилась на постановку на башкирской сцене “Дяди Вани”. “Чехов – мой любимый драматург”, – отвечала она всегда одинаково на вопрос о том, чья драматургия ей ближе всего. В Мубарякове она увидела Войницкого. Неожиданно?! Того, чьи страсти, переживания, душа были запрятаны в глубинные тайники! Готов ли был Мубаряков к такому герою? Роль требовала не только внешней, но и внутренней перестройки. Но такая перестройка, видимо, назрела. И вот во время Декады на сцене московского Академического театра им. А.М.Горького (по улице Москвина) в 1955 году Мубаряков вышел в образе Войницкого. Во многом спектакль был традиционен – в гримах, костюмах, в оформлении. Ансамбль составляли те же таланты: Рим Сыртланов (Астров), Зайтуна Бикбулатова (Елена Андреевна), Галимьян Карамышев (Серебряков), Ляля Ахтямова (Соня), Аклима Садыкова (Войницкая). В традиционной сдержанности мизансцен у Мубарякова запомнились глаза, взгляд, выражение лица – в них по ходу спектакля отражались и любовь, и ревность, и осознание бесполезности многолетнего затраченного труда. Ш.Муртазиной и художником Г.Имашевой павильон был выстроен так, что вход в гостиную, располагавшуюся в центре сцены, шел через амфиладу комнат, частично видимых зрителю. Раннее утро. Через эту амфиладу стремительно, влюблено почти бежал с букетом осенних роз Мубаряков-Войницкий. И…взгляд его встречается с Астровым, полуобнимающим Елену Андреевну, ту, которая уже много лет владела его сердцем. Как ранняя старость, всю фигуру Войницкого-Мубарякова пронизывает почти физическая беспомощность, будто все струны его внутреннего состояния оборвались все сразу: опустились плечи, голова, хватило сил лишь положить на что-то только что сорванные розы. А дальше в этой амфиладе комнат – запутанное, беспорядочное движение, пробежки, выстрел…

В 60-е годы Мубаряков много играет в современном репертуаре. Его герой обретает иные черты, характер искусства становится иным. Уже меньше звучат раскатистые интонации могучего голоса, все глубже становится мысль. Одной из ярких ролей тех лет был образ Дусмета Ярлыкапова в пьесе М. Карима “Неспетая песня”. Пафос драматурга был направлен против очковтирательства, показухи. Герой Мубарякова крупный, обаятельный, самоуверенный человек разрабатывает механику очередной показухи, но приемы ее уже не срабатывают – он терпит фиаско. Привычная почва, безотказно служившая столько лет, уходит у него из-под ног. Образ был многогранен, узнаваем зрителем по жизни, имел большой успех.

По-разному складываются судьбы актерские. У Мубарякова она складывалась удачно. Он много играл, он был любим зрителем, не обойден вниманием прессы. И все-таки, как и у многих, у него бывали творческие простои, жажда ролей. Наш век коротких телефонных общений и разговоров “на ходу” мало оставляет возможности высказать затаенные мысли и суждения. Мубаряков, человек необычайно общительный, умеющий дружить, почти не оставил писем, по которым сегодня можно было бы анализировать тайники его творческой лаборатории. При коротких встречах мало говорил о себе, больше расспрашивал о театральных новостях и событиях. И никогда не жаловался.

…К нему, полному жизненных и творческих сил неожиданно подкралась болезнь – он стал терять зрение. Приехал на обследование в одну из ведущих московских клиник. Я навестила его. Была ранняя весна, а в Москву уже завезли мимозу. Он был удивлен букетом из этих “странных” цветов. Они развеселили его своей мохнатой желтизной. Он шутил по этому поводу, был оживлен. О себе говорил мало, больше расспрашивал о театральных новостях. Я в это время уже работала в Москве. “А как там наш башкирский театр среди других? Могучий! Ведь какие люди там работают!” В этом был и оттенок шутки и гордости за театр своего народа. Только в конце, идя по больничному коридору, заговорил о предстоящей операции, но не с тревогой за жизнь, с беспокойством “как же выйду на сцену?”

Он надел темные очки – последствия перенесенной операции. Ему уже трудно было гримироваться. Но в одной из последних ролей этого и не требовалось. Сюжет пьесы А. Атнабаева «Он вернулся» мелодраматичен. Солдат, попавший в плен и ставший узником фашистского лагеря, возвращается спустя много лет на родину на деньги, вырученные от продажи собственного глаза. Он приезжает в родную деревню, где его, потеряв надежду на встречу, считают погибшим. Родная мать узнает его, но не пережив волнений от этой встречи, не веря в нее, теряет рассудок. В его доме, так и не дождавшись вестей, жена с сыном приняли другого человека, создали новую семью. Ушла надежда обрести сына – он остался с матерью и отчимом.

…У старенького забора, когда-то сколоченного им, на скамейке, присев перед уходом, с небольшим чемоданом сидит Мубаряков. На крыльцо, не узнавая его, выходит мать. Он встает, поворачивается к ней. Перед зрителем его чуть ссутулившаяся спина. Через плечо показался дымок от закуренной сигареты. Пауза продолжительная. Сколько в ней горя и потерянных надежд! Показалась рука, поглаживающая жердь, может быть, прощаясь.

Такие паузы дорогого стоят! И тяжело ступая, Мубаряков покидает сцену. В зрительном зале тишина. И только потом – взрыв аплодисментов…

Д. Байтерякова,

заслуженный работник культуры РФ

Москва, 2008 г.

Биографические сведения

 

Актерские работы:

Режиссерские работы:

Добавить комментарий